Здесь то, что пришло, никуда не исчезнет

Спокойное единство сиюминутного и вечного дает ключ к разгадке души всегда молодой Страны тысячи чудес.

Романтик Гумилев, кумир «пятнадцатилетних капитанов», путешествовал чаще всего по Африке, но важнейшим в жизни своей музы считал «день, когда ты узнала впервые, что есть Индия, чудо чудес...» И как бы ни складывалась наша судьба - у каждого в глубинах памяти есть эта точка собственного, интимного открытия мира индийской цивилизации. Открытие мира принципиально непостижимого, ибо ни одной жизни не хватит, чтобы овладеть всеми знаниями об Индии. И даже специалисты-культурологи, отдавшие ей десятки лет, знают, что любой их рассказ, любой пример или аргумент относителен и может быть оспорен, даже опровергнут другим рассказом. Я уверен, что, исследуя Индию, необходимо всегда иметь это в виду.

Самым близким вашему сердцу все равно останется тот образ сказочной страны, который вы составите сами - ведь Индия у каждого своя. А близость образа к физической реальности зависит от того, каким путем вы туда отправитесь. В старое доброе время многоразовый билет в Индию выдавался всем желающим бесплатно и назывался — библиотечный абонемент.

О чувствовать Индию, не покидая читального зала, по-настоящему все же нельзя.

Можно заглядывать в нее через изящные черно-белые гравюры европейских - в том числе, и русских - путешественников, но тогда истинная Индия яростно ослепит при встрече неправдоподобно яркими, фантастическими красками - белизной мрамора, тьмой муссона, красной землей и стоцветной палитрой женских сари. Можно любоваться открыточным глянцем разновременных фотографий, но они немы, а Индостан оглушает шумом и треском, криками птиц, людей и ревом слонов и океана, клаксонами скутеров и дешевых автомобилей. Вроде бы эффект присутствия доступен во мраке кинозала, но индийские фильмы, будь то давние мелодрамы или новейшие триллеры, дальше от породившей их страны, чем герои диснеевских мультфильмов от пассажиров нью-йоркского метро. И уж точно, никакой целлулоидный слепок не передаст запахов, а здесь они очень важны. Достаточно выйти из самолета в Дели или Калькутте, чтобы вместе с расплавленным воздухом тебя облепили сладко пряные ароматы сандала, вечно цветущих деревьев, острой еды, ритуальных пахучих палочек, бензина и нечистот. Значит, второй и более надежный путь в Индию - к счастью, ставший вполне обычным и для нас - это прямое перемещение в пространстве.

Итак, она непостижима. Но это не пугает. Индия в первом приближении так широко и гостеприимно раскрывает себя, что кажется, будто у нее нет никаких тайн. Не стоит обольщаться: нас окружают миллиарды входов в цивилизацию, каждым из которых, в принципе, можно воспользоваться - так же, как по капле соленой воды теоретически можно узнать море - но путешественники не представляют даже, какая чудовищная глубина исторической памяти стоит за этим орнаментом, костюмом, обычаем, словом, украшением.

Есть, конечно, самые общие наблюдения, которые лежат на поверхности и, тем не менее, верны. Доброта, терпимость, уважение ко всему живому, естественная красота повседневности —все это Индии свойственно. А в остальном можно сказать, что веер впечатлений от пребывания в художественном пространстве Индостана рождает хаос сознания. Культурный шок неподготовленного европейца разрастается до космических, непривычных ему от природы, размеров. Картина не желает ни распадаться, ни складываться в целое. Повседневно сочетается несочетаемое. Храм как учебник сексуального наслаждения; базар как арена жесточайшей аскезы; пляшущие многорукие боги со звериными мордами и люди, сидящие перед ними в глубокой тишине медитации, и, как вершина всего - мутный неторопливый Ганг, воду которого благоговейно пьют и грязные нищие, и респектабельные бизнесмены. Пьют, не замечая, что рядом кто-то шумно ныряет, кто-то полощет мыльное белье, кто-то чистит зубы, не замечая ни алых цветов, принесенных в бескровную жертву богам, ни холодных раздувшихся трупов животных, дрейфующих вниз по реке. И не стоит обольщаться, если в этом хаосе удастся выхватить что-то знакомое, «свое», соотносимое с привычным нам. Оно тут же превращается во что-то абсолютно другое, тем более пугающее, что глубокое и мощное. Вот среди священных хоботов, клювов и оскалов мелькнул скорбный материнский образ, похожий на лик Девы Марии, но на глазах, как в фильме ужасов, он превращается в черную кровавую маску Кали, в страшное лицо с прокушенным языком. Богиня пляшет на мертвом теле. Или: в индуизме фигурирует божественная триада (Вишну, Шива и Брахма), но стоит только усмотреть в ней Троицу, близкую христианской душе, как каждое из изображений начинает разъезжаться, множиться, черты преображаются, функции перемешиваются, добро перестает быть добром, зло оказывается неоднозначным.

В глубинах Индии (а особенно в ее «глубинке» - в семистах тысячах деревень) таится мощная и - если глядеть издали - иррациональная сила. Иногда ее можно не только почувствовать, но и исчислить. К счастью, все равно — не до конца. Лучшие экономисты, творчески восприняв столь родную нам идею пятилетних планов, все рассчитавшие и, казалось бы, все учитывающие, вынуждены непрерывно корректировать свои выкладки из-за постоянного угрожающего роста населения. Еще с 1951 года в Индии началась эпоха так называемого «планирования семьи» (всемирно известное выражение было изобретено в стране, традиционно ориентированной на идеал многодетности!). Обилие неграмотных заставило власти пользоваться специальными значками. Перевернутый красный треугольник - символ «планирования» - украшал все стены и заборы, двери серьезных контор и кузовы допотопных автобусов. У обочин по сей день можно иногда видеть не только плакаты с призывами пить колу, но и социальную рекламу - счастливая семья: отец, мать, мальчик и девочка, а внизу заботливо подписано: «Нас двое, брат и сестра» или «Двое детей - и хватает!».

Были попытки поставить рождаемость под жесткий контроль. Создавались даже «лагеря массовой стерилизации» мужчин, что в какой-то момент снизило показатели рождаемости почти в 2,5 раза. Этот варварский, и, как правило, насильственный метод вызвал грандиозную волну стихийного недовольства, и в конечном итоге привел к поражению на выборах 1977 года Индийского национального конгресса, бессменно правившего 30 лет. С тех пор, вот уже четверть века, слова «ограничение рождаемости», «нежелательная беременность», «планирование семьи» — в Индии, можно сказать, табу. А темпы прироста нации, уже перевалившей за миллиард человек, составляют два процента в год, то есть каждый год здесь возникает по средней европейской стране. И парадоксальная ситуация: одна из древнейших цивилизаций мира состоит в основном из юных и молодых людей. В кажущемся хаосе их жизней живы традиции многотысячелетней давности. Но рано или поздно сторонний наблюдатель начнет понимать: этот хаос — системен, внутренняя логика системы отточена до предела и даже исключения из ее правил легко и строго подчиняются «правилам исключения из правил».

В каждой точке своего физического и культурного существования Индия - сегодня, как и пять тысяч лет назад - вызывающе не похожа ни на какую другую страну. Причем политические, экономические и иные составляющие этого своеобразия второстепенны и производны по отношению к главному единству - цивилизационному. Единство цивилизации - несмотря на многообразие (даже надо сказать—«всеобразие») природных условий (снега Гималаев, синий бриз с Аравийского моря, иссушенные пустыни Раджастхана, благодатный климат Гангской равнины...). Единство вечного и сиюминутного, древнего как Вселенная и современного как свежая газета. Единство - несмотря на сотни народов и языков, единство - несмотря на сотни миллионов мусульман, христиан, буддистов, не говоря уже об индуистах. Несмотря на неистребимое, «кровное» социальное неравенство. И это тем более интересно, что Индостан никогда не был изолирован. Из него выходили купцы и монахи, несли весть о Стране чудес в Рим, Китай, в нашу Астрахань; до него добралась фаланга Александра Македонского (и с нею скульпторы, создавшие антично-индийскую школу Гандхары); в него врывался Тимур и Моголы (и на севере расцвел изысканный индо-мусульманский синтез в архитектуре и поэзии, зажурчали фонтаны Шали-марских садов - свидетельство ностальгии завоевателей по Бухаре и Хиве); сквозь него шагали французы и португальцы; шпагой и кнутом орудовали англичане — и символично ушли, промаршировав в 1947 году под аркой бомбейских «Ворот Индии» на палубы эвакуационных кораблей.

Индия всегда остается Индией. Она, как губка, впитывала чужие войска, культуры, идеи, технологии и — лишала их агрессивности, соединяла с собой, вписывала в свою историю, и, в большей или меньшей степени, все они становились Индией. Очень удачно сказал один известный в свое время советский поэт, съездивший в Агру: «Здесь то, что прошло, никуда не исчезло. Здесь то, что придет, не уйдет никуда». И ничто бы не изменилось по большому счету, если бы вместо Тамерлана нагрянул Чингисхан, а вместо англичан утвердились, например, голландцы. Цивилизационные особенности Индии таковы, что любые внешние инновации не в силах кардинально изменить этот стабильно-динамичный мир. Здесь нет стагнации, здесь все изменяется, постоянно и постепенно модернизируя традиции и традиционализируя инновации. В Индии сегодняшнего дня (как и на всем протяжении ее долгой-долгой истории) соединены все времена - и прошлое, вплоть до первобытного, и сегодня, и будущее, включая отдаленное будущее всего человечества; возможно, так видит мир и время Господь Бог, для Него все одновременно, причина и следствие, начало и конец. Случайно ли именно Индии, как никому, присуща эта высокая особенность? Индии, где в поэме древнего поэта Калидасы с «подозрительной» достоверностью описан полет над Землей, Индии, где атомные реакторы Джавахарлал Неру называл «новейшими храмами Шивы»?

Сквозь тысячелетия эта страна выкристаллизовала свое уникальное мировосприятие. В основе оно, конечно, связано с индуизмом, но специфика его такова, что так или иначе оно просачивается и в другие религии, распространенные на территории Индии, в результате чего даже ислам, например, весьма отличается здесь от персидского или арабского. Сикхизм же, джайнизм и даже буддизм суть лишь ответвления от индуизма — по крайней мере, с точки зрения индусов. Впрочем, для них их вера как бы покрывает все остальные верования планеты Земля, что достаточно парадоксально, ибо индусы чуть ли не в большей степени, чем иудеи, сконцентрированы на своем народе.

О подлунном мире они судят так: он - иллюзорен, в смысле - преходящ, а вечен лишь Абсолют, включающий в себя Космос, Вселенную, Солнце и Землю, все живое и неживое на ней. Абсолют есть безбрежный Океан, и частица его — в душе каждого человека. Путь к Абсолюту есть путь к своему истинному я. Вернее, путей бесконечное множество, но как говорит Кришна, «каким бы путем ты ни приблизился ко мне, я встречу тебя на полдороге». В основе индусского образа мышления - не вера в бога, а космический порядок, основанный на законе поступательного развития от материи к духу. Все на свете имеет назначение - дхарму - и от того, как она выполняется, зависит вектор эволюции. Мир лишь кажется дуальным. Дьявола, по представлениям индусским, не существует. Существенна истина, а не добро и зло. Или, по словам Махатмы Ганди, Истина - это Бог, и человек проживает свои жизни ради Ее реализации. Миллионы богов и объектов поклонения - это своего рода театр для народа, поскольку абстрактный Абсолют труден для восприятия. Иными словами, в отличие от Европы в Индии религия - служанка философии, а не наоборот. Здесь полагают, что все религии истинны и едины в основном — в этике. Согласно индуизму, все действия человека суть религиозные акты, что означает тотальную сакрализацию жизненных процессов. Интересно, что все индусские святые и пророки -от легендарных мудрецов-риши до сегодняшних — говорят, в сущности, об одном и том же. Тому же посвящен эпос, тому же учат поэты, монахи, бродячие артисты, мудрецы, а главное - именно так видят мир едва ли не поголовно все миллиарды живущих и живших на земле Индии, включая политических лидеров и неграмотных крестьян.

Наряду со свободным полетом философской мысли наследие Индии включает в себя де-тальнейшим образом разработанную и жестко соблюдаемую социальную систему - в клеточки этой сетки укладываются на протяжении веков и эр любые инакомыслия и нововведения. Ближайший к нам по времени из великих индусских духовных учителей, тот же Махатма Ганди (1869-1948) сумел обратить нравственные ценности своей страны в совсем, казалось бы, неподходящую для того сферу — в современную политику. И мудростью он не поступился - его деяния вполне могли бы лечь в основу увлекательной древней легенды.

Вообще-то многое в индусском мире близко и понятно всемирно отзывчивой русской душе. В конце концов, исторически мы и они восходим к одному и тому же корню. Примат духовного над материей, одушевление природы, общинность, понятие совести как Божьего гласа — все это всегда было близко русским как никому.

Добавить бы нам еще терпимость и ненасилие, краеугольные для Индии, может, и не надо было бы искать иную национальную идею. Индия нашла свою 4000 лет назад. В ней содержится послание Страны чудес остальному миру. Емкая формула, которую я повторяю,— единство в многообразии. Одно во всем. Гумилев, с которого я начал эту статью, жаждал «в Индию Духа купить билет». Сказанное выше прошу считать своего рода предупреждением для тех, кто из библиотечных залов решил отправиться в Индию духа. И привожу слова человека, совершившего такую поездку: «Когда в прошлом есть Индия, есть о чем думать во время бессонницы» -Антон Павлович Чехов.

Ростислав Рыбаков
№5 2002 "GEO"