Непарный шелкопряд

Быть может, наши хлопоты и заботы об экологическом состоянии планеты лишены всякого смысла. Быть может, из галактических просторов уже приближается метеорит, аналогичный тому, который врезался в Землю много веков назад и взвихрил такие тучи пыли, что они застили солнце, и наступило похолодание, и вымерли огромные палеозавры и птеродактили и как там их еще...

Вот и сейчас мы хлопочем о срубленном дереве и истреблении слонов, а нас ждет полное изменение окружающей среды. Если продолжить сравнение, которое я уже использовал: Земля — кровяной шарик огромного заболевшего организма, то можно предположить, что гигантский этот организм принимает лекарство, и бомбардировка Земли метеоритами, наводнения, ураганы — следствие воздействия на нее этого самого лекарственного средства с целью выздоровления.

Для огромного организма, который принимает таблетки, — это интервалы в несколько часов, для нас, микробов, облепивших Землю, — это века. Но организм, по-видимому, всерьез собрался поправить пошатнувшееся здоровье. Поднимаешься в самолете над Землей, слушаешь сообщения стюардесс и бортпроводников: температура за бортом минус пятьдесят, минус девяносто...

Чем выше над планетой, тем холоднее. Тем невозможнее жить. Любить. Чувствовать. Любовь — дитя тепла. Человек — нежное создание. Не очень-то полюбишь друг друга на морозе...

Отдаем ли мы себе отчет, каким уникальным творением является наш теплый мир? Позволяющий людям и животным существовать посреди безмолвного ледяного океана Вселенной? Что же мы в таком случае творим? Все меньше и меньше очарований. В Шри-Ланке, где природа кажется нетронутой, и, мча по дороге, можно увидеть на обочине пасущихся слонов, оленей, медленно передвигающихся варанов, оказывается, осталось не более 10% лесов. И еще я видел дикобразов на цепи — чтобы туристы затормозили, заинтересовались и у них можно было попросить подаяние. У нас на цепи медведи и орлы, у них — слоны и дикобразы. Если задуматься: вся природа в неволе...

Демонстрируют фильмы, где люди пытаются наладить контакт или борются с чудищами неземного происхождения, которые ставят своей целью порабощение землян. Лучше бы снимали фильмы о том, как сами люди не могут найти контакт с теми, кто действительно пока еще остается их соседом и безмолвно гибнет под натиском человечества, — всеми этими мартышками, медведями, слонами. Вот какой диалог надо пытаться установить, пока не поздно. Впрочем, наверно, поздно. Их осталось по штукам, наперечет — всего ничего.

Земле (по оценкам ученых), если люди в том же темпе будут превращать ее в свалку, осталось существовать тридцать лет. Тридцать. Затем изменения станут необратимы. Моря и океаны не смогут самоочищаться, почва не сможет самовосстанавливаться и плодоносить, воздух сгорит или засорится до полной непригодности.

По животным ли плакать? Да, по животным. Сохраняя их, а не сдирая с них шкуры на шубы и не выпиливая из их костей и бивней безделушки (а из лесных исполинов — статуэтки), сохраним прежде всего свою жизнь. Чем меньше будем сорить и отравлять, тем лучше сбережем условия для собственного существования. Впрочем, это уже из области теории. Почему-то все деревья, оказавшиеся заболевшими и подлежащими спилу, растут на тех самых местах, где потом вырастают гаражи и особняки. Остальные деревья — ничего, могут еще постоять и поскрипеть.

Странная фантазия. Деревья — мыслящие существа. Как и все живые организмы, они борются за существование, выживание, клочок земли и место под солнцем. Человек же — слепое орудие в их руках (то есть ветвях), покорный исполнитель их планов. Сосна-исполин навевает ему мысль, что он должен пойти и срубить молодую ель, укоренившуюся рядом с этой сосной и грозящую сосне вытеснением. Человек берется за топор. Древний дуб насылает мальчишек-извергов на стайку березок, те их мучают, сдирают кору, выпивают сок. Заодно вырубают рощицу кленов.

В конце концов деревья так запутались в своих сражениях и войнах, в своих внушениях людям, что те, потеряв всякое представление о том, что творят, вырубают под корень все леса. Чего не придет в голову, чтобы оправдать дикость и тупость человека! Дерево стоит и наблюдает, как выносят из подъезда ремонтируемого дома полусгнившие трухлявые бревна перекрытий. И холодеет, и сжимается от ужаса: "Вот что может со мной произойти. Вот что могут со мной сотворить люди. Вот во что способны меня превратить их руки и инструменты. Да еще потом будут тревожить мой прах — как тревожат сейчас останки моих бедных родичей..." Вот откуда это во мне... (Может быть.) Когда в детстве жил на даче в Лесном городке, вдруг началась едва ли не паника: непарный шелкопряд (до сих пор помню, как звали этого несчастного мотылька) уничтожает леса!

Целые огромные лесные массивы. Надо спасать зеленого друга! И вот я ходил вокруг берез, выискивал пятнышки личинок шелкопряда (обычно где-то возле корней, у основания дерева), аккуратно ножичком срезал и потом сжигал в костре. Инструкция была — обязательно сжигать, потому что во всяких других условиях личинки выживали. Даже быть утопленными они не могли. А самих мотыльков, если они попадались, — жирненьких, подслеповатых (так мне почему-то казалось) — я давил ногой.

Теперь с затаенной виной вспоминаю о той моей борьбе против вредителя и погубителя, который и сам-то оказался почти истреблен. Нет, совсем не того вредителя надо было уничтожать. Человек — вот главный непарный шелкопряд.

Андрей Яхонтов
№ 20000312 12.03.2000 "Московский комсомолец"