Зимбабве от воды до неба

В потоках Африки
Восьмой час полета. В салоне «Боинга» все спят. Головы пассажиров в надувных подушках и без них проецируются восходящим солнцем на стены «зала» черными профилями в овалах света. «Театр теней» следует рейсом Лондон – Хараре. Сегодня пассажиры встречаются с солнцем на его территории – в небе. Впрочем, время выпускать шасси.

Дым, который грохочет
Современная столица Зимбабве Хараре – современна во всех отношениях, притом по-африкански колоритна. В этом городе хотелось бы задержаться подольше, но командировочный маршрут предписывает на следующий день вылететь на водопад Виктория.

Каньон, наполненный брызгами, над которым всегда висят радуги – это было зрелище. И в глубоком метафизическом смысле тоже. Уже после того, как я извел полкилометра фотопленки, до меня дошло, что никогда мне не снять водопад хорошо, как бы мне хотелось, ведь на самом деле я пытаюсь сфотографировать невозможное – все состояния стихии воды.

Взявшись за его описание, понимаю, что и это бессмысленно. Если и можно изобразить мощь стихии натурально, то получится сам водопад Виктория. Кто—то при сотворении мира эту тему хорошо проработал.

Квадриллионы тонн воды обрушиваются с высоты 100 метров по всей ширине реки Замбези (а ширина здесь составляет два километра) даже сегодня, когда второй год в Африке длится засуха. Впрочем, засуха влияет на водный пейзаж в лучшую сторону – воды «мало», и водопад видно. В сезон дождей в сплошном облаке грохочущих брызг, которые поднимаются над водопадом еще на сто с лишним метров, ничего нельзя увидеть. Водопад Виктория на местном наречиие так и называется: Моси Она Туна – «Дым, который грохочет». А как же еще—то?

Наблюдая эту энергию, удивляешься, как вода не разносит камень в пыль. Не разносит, конечно же, но точит, как это и свойственно воде. С каждым годом тектонический разлом, в который падает Замбези, становится все глубже. Вот уже на его дне виден пласт черного базальта. Юрский период купается.

Самое сильное из притяжений – это притяжение бездны. Когда смотришь вниз, хочется прыгнуть. Ничто не мешает удовлетворить это желание. То есть прыгнуть можно тут же. Прыжок в один конец будет бесплатным, а вот если после него желательно вернуться, то это будет стоить 100 долларов: тут имеется «тарзанка». Она устроена на пограничном мосту между Зимбабве и Замбией.

Граница между этими странами проходит по фарватеру реки Замбези. Хотя в Зимбабве очень жестко борются с нелегальной иммиграцией, границу здесь не охраняют. Незачем. Вдоль границы со стороны Замбии вплотную проходит национальный парк – полоса шириной в несколько десятков километров. Кто хочет его пересечь – может попробовать. Звери будут ему несказанно рады. Впрочем, некоторые все же доходят до берега кишащего крокодилами двухкилометрового потока.

Русские африканеры
Наших эмигрантов в Зимбабве немного, но те, с кем довелось пообщаться – это, скажу я вам, такие человеческие истории! Одна семья вызвала у меня чувство восхищения своей пассионарностью, которое до сих пор меня не покидает. Люди оставили Россию лет семь назад, предварительно ограбив банк. По крайней мере, за ними тут неотступно ходит такая сплетня. Не верится, конечно. Неужели в России есть мошенники? Но, с другой стороны, зимбабвийцам-то что за резон на русских наговаривать? Тем более они это не со зла, а наоборот, с чувством естественного восхищения. Хотя у наших бывших соотечественников до гангстерского налета дело не дошло, да он и не понадобился, раз уж можно культурно взять миллион долларов в кредит и забыть отдать. Вот с этими денежками они и отправились строить свое будущее в Африку, и судьба занесла их в Зимбабве.

Банк, который они кинули, сдаваться не хотел и послал за ними частного детектива, дав ему задание притащить их на родину живыми вместе с их двумя малыми детьми. Но посланец не смог убедить местный суд, и банку было отказано в выдаче их экс-клиентов.

Ребята деньги пропивать не стали, а вложили их с толком, и сегодня дела у них там идут хорошо. Свой ювелирный заводик, турфирма, табачная фабрика. Скучать не приходится. Недавно случилось у них какое-то недопонимание и с местными властями, за что их подержали в зимбабвийском СИЗО, но на суде они отбились. В общем, на двух континентах они прошли все что можно, приобретя бесценный жизненный опыт, которого, впрочем, своим детям они не желают. Поэтому готовят их для другой судьбы. Их мальчики растут английскими аристократами, обучаются, судя по тем же слухам, в английском Итоне, играют в гольф и уважают охоту на лис.

Просто плесни в окно
Во дворе офиса национального парка Хванге построена мемориальная стена в память о погибших рейнджерах. На ней таблички. «Тимоти Марк Веллингтон. Убит слоном.» «Матиссон Харвей. Убит львом». «...Убит буйволом», «...носорогом», «...браконьерами». Здесь – все многообразие саванны. Национальный парк Хванге очень большой, едва ли не крупнейший в Африке.

Вообще, надо заметить, по сравнению с другими странами в Зимбабве очень много прекрасных заповедников, где природоохранная и исследовательская деятельность ведется на уровне, о котором нам всем только мечтать. Под заповедники отводятся огромные площади. И это при том дефиците земли, который явился причиной социально-политического кризиса в стране. Тут прекрасно понимают то, что далеко не все в мире понимают: экосистема ценна не меньше недр и энергоносителей, а отношения человека с природой не менее важны, чем политические отношения. В результате Зимбабве становится общеафриканским питомником животных, истребленных в соседних странах. Например, в Анголе, куда зверей завозят из сопредельных стран, потому что своих уже не осталось.

Из Хванге нам надо было перелететь через всю страну в национальный парк Мана Пулс. И вот мы летим. Сегодня наш лайнер – шестиместная «Сессна» размером с «Жигули». И скорость такая же – 160 км/ч, и связь с диспетчером по мобильному телефону. И в окно можно высовываться, благо оно не закрывается и собирает в салоне весь встречный ветер.

Одномотороный самолет ловит своим единственным винтом поток и плывет в нем как лодка. Если его и болтает, то иначе, чем двухмоторный самолет. Гораздо приятнее.

Полет длился несколько часов, это были часы эйфории, которую может принести лишь полет над саванной. Мы все хохотали, орали и пили местный зимбабвийский джин. Очень недурной притом. Вот саванна под нами, казавшаяся бесконечной, резко кончилась, и мы обнаружили себя висящими над такой же бесконечной водной гладью. Это озеро Кариба.

От сопричастности к стихиям в нас проснулось адекватное религиозное чувство.

– Саша, ты духов воздуха кормил? – спрашиваю я сидящего рядом с пилотом нашего шефа.

– Нет, а как?

– Просто плесни в окно, – говорю и протягиваю бутылку джина.

Через долю секунды весь салон и все присутствующие были покрыты джинным аэрозолем. Еще через секунду – все высохли. То есть раньше, чем поняли, что произошло. Мотор ревет, и чтоб не орать, поскольку душил хохот, Саша вывел на клочке бумаге объяснение для сидевших в хвосте. «Костя сказал: «Просто плесни в окно».

Шрам земли
Аэродром национального парка Чиквенья представляет собой просеку в буше со срытыми (судя по тому, что трясло не сильно) кочками. Так что при посадке смысл его названия – «исцарапанная земля», «шрам» – не оправдался.

На звук нашего пропеллера примчался джип, который отвез нас в лодж. Так называется тип гостиниц, состоящих из отдельных домиков, у которых вместо фасада прозрачная стена. Жизнь в местном лодже устроена так, чтобы дать возможность постояльцу почувствовать, куда он приехал, и помочь ему найти ответ на главный вопрос: зачем? Лодж стоит прямо в буше, ничем не огорожен, и всяк туда входящий при заполнении регистрационной карточки на ресепшене дает расписку в том, что он сам дурак. Точнее, что если его тут задерет лев или затопчет слон, то, дескать, сам виноват, претензий к животным иметь не будет. Чтобы всего этого не произошло, менеджер Фаусто предупредил:

– Передвигаться по территории осторожно и желательно только по мосткам с перильцами. Ночью из лоджа вообще не выходить. Вечером туда идти только в сопровождении кого-нибудь из персонала.

– А если змея мамба укусит?

– Не укусит.

– Ну все-таки?

– Все будет хорошо. Они в этом сезоне здесь редкость.

– Но есть же они вообще?

– Вообще есть.

– А если укусит?

– Смотрите под ноги, и не укусит. Других противоядий нет.

Вблизи экватора темнеет рано. В сумерках мы отправились на ночное сафари. Машина ехала медленно, казалось, что вовсе и не по дороге едем, а кружим прямо в стаде слонов: куда бы машина ни повернула, свет фар высвечивал слонов. Много слонов. Слонов на ночь в больших количествах принимать полезно. Их можно считать, и это лучшее средство от бессоницы.

Порой казалось, что мы кружим то ли в сказочном лесу, то ли в своих детских снах. А тут еще эти ирреально яркие незнакомые звезды...

Сафари, или как его здесь называют, гейм драйв, – это театр, в котором зрительный зал ездит по сцене на шасси джипа. И кресла напоминают амфитеатр. На обратном пути я лег на задний ряд, смотрел на звезды, из которых не знал ни одну, и ни о чем не думал. Точнее, думал сразу про все – то есть про космос.

Вернулись к ужину. Ужин был просто торжественный. Простой и торжественный. Что может быть проще ужина при свечах и под звездами и одновременно торжественнее его? На всех обитателей этого лоджа был накрыт один длинный стол прямо под небом, чтобы располагает к общению.

– Какое вкусное блюдо. Это что такое?

– Мясо копченых обезьян.

– Ты хотел сказать, копченое мясо обезьян?

Когда понял, что засыпаю, встал и пошел в свой лодж, полагая, что дойду, куда я денусь, и что не стоит беспокоить персонал. На полпути к своему домику нос к носу столкнулся с буйволом, самцом-одиночкой. Опаснее существа нет в саванне. С минуту, наверное, мы смотрели друг на друга, прежде чем я решил медленно отступить. Бодаться с ним и выяснять, чей лоб крепче, не хотелось. В этот момент за моей спиной возник запыхавшийся парень из персонала. Специально бежал, чтобы проводить. Он забежал веред, встал между мной и животным и – принялся свистеть, стучать по перилам и светить фонарем в глаза быку. Когда буйвол нехотя отошел и мы смогли пройти, обнаружилась причина его бесстрашия – «Магнум» какого-то немыслимого калибра.

– И что, ты действительно был готов завалить быка?

Ответ состоял из хищной ухмылки, паузы и хитро-ехидной реплики:

– Только ради вас.

Когда я попал в свой лодж, то понял, что выходить мне оттуда ночью тоже не хочется. Можно было распахнуть окно шириной во весь фасад и, лежа на кровати, смотреть на звезды, засыпая под безумные звуки ночной саванны.

На утро нам предстояло выйти на пешее сафари. По остальным паркам пешком не ходят: опасно. Здесь тоже опасно. Но местные рейнджеры за вас отвечают, поскольку очень хорошо стреляют.

Перед тем покинуть джип, наш рейнджер по имени Кевин провел инструктаж:

– Идем цепочкой, сильно не растягиваемся. Не разговариваем. Следим за моей правой рукой. Если я покажу так – это значит «вперед», так – «назад», так – «пригнуться»... И ни в коем случае не бежать, даже если мне придется стрелять. – Все это проводник объяснял, заряжая ружье. – Но стрелять вряд ли понадобится. Звери здесь знают этот звук (передергивает затвор) и, услышав его, отступают.

– А если не отступят, как ты из этого сможешь застрелить, допустим, слона или буйвола? Этот патрон для них же дробина?

– Если это будет слон, то надо целиться в точку над хоботом, между глаз. Буйвола можно убить выстрелом в нижнюю часть его горла. Очень маленькая мишень.

К счастью, обошлось без жертв. В саванне пешеход отличается от автомобилиста гораздо сильнее, чем в городе. Близостью к земле, на которой много следов, среди которых человеческие – большая редкость.

Проводник нам показывал звериные следы, разные растения. Рассказ этого парня, способного одним выстрелом завалить слона, был чем—то средним между академической лекцией и приключенческой телепередачей.

– Ягоды с этого дерева наполняют человека энергией, а эти хорошо утоляют жажду. А вот это – очень своеобразный кустарник. Во времена англо-бурской войны он был страшным оружием буров против англичан. Сидят такие англичане вечером у костра, потом спать ложатся. И вот когда они заснут, к костру приползает бур с веточкой этого кустарника, кидает ее на угли и уползает. К утру весь английский лагерь мертвый. Так что разводить костер из этого кустарника я бы вам не советовал.

Кариба
Кариба – это водохранилище. Не имеющая выхода к океану страна с большим энтузиазмом налила себе озеро, которое теперь является символом курортного туризма Зимбабве. Хотя символ – это с нашей точки зрения. Для африканцев внутренние водоемы – среда по определению враждебная. И для них вполне естественно рассматривать Карибу в призме турбизнеса как объект скорее эстетический. Русскому же туристу, особенно не вполне вменяемому, объяснить, почему нельзя купаться, если жарко и кругом вода, – трудно. А крокодилы, тигровые рыбы, экзотичесие болезни – это понимается как нечто абстрактное.

Несмотря на огромную эстетическую ценность, водохранилище сооружено ради гидроэлектростанции Зимбабве пополам с Замбией, в 1963 году. Плотину торжественно открывала королева Великобритании, а строили ее пленные итальянцы, оставленные здесь после второй мировой войны. Нелегко им, видно, было. Восемьдесят пленных строителей погибло на стройке, им поставлен памятник. Памятником отмечен еще один подвиг. Перед тем как затопить огромные территории саванны, естественно, всех людей переселили. А вот как переселить зверей?

Люди в двадцатом веке поставили инсценировку библейской истории на ограниченной территории – устроили Великий потоп, понастроили Ковчегов и пустились в плавание спасать по паре всякой твари, а точнее, всех существ, которые были способны барахтаться в волнах. Спасли больше тысячи зверей. Многие потонули, но многие были спасены, остальные забежали на холмы, да там и остались. Поэтому на островах Карибского озера не только очень высокая концентрация особей многих животных видов, но и великое их разнообразие. Берега и заводи обжили бегемоты, которым очень уж нравится гулять в затопленном лесу.

В один из таких лесов мы вплыли на катере. Наступали сумерки, но в воздухе над отмелью висела атмосфера оживления. Притом непонятно почему: ведь кроме крокодилов, загоравших у края воды с экспрессией высохших бревен, признаки жизни подавали лишь две птички, и то как—то не слишком активно, да еще бегемоты, которые оттого, что тут же попрятались под воду, присутствовать не перестали. Их присутствие мы ощущали буквально пятками, ведь они прохаживались прямо под днищем нашей лодки, лишь изредка высовывая нос и глаза над поверхностью, глотнуть воздуха да на нас потаращиться. Нет, чего-то все они ожидают...

Крокодилы вдруг вспомнили про важные крокодильи дела и один за другим сползли в воду. А какие у крокодила могут быть дела? Сожрать кого-нибудь, вот и все дела. Важные? Ну, сожрать кого-нибудь пожирнее.

Вечер. Время водопоя. Толпа павианов кубарем скатилась на освобожденную крокодилами косу. Пить они хотят. А крокодилы – кушать. Павианы не умирают от жажды, а крокодилы – от голода. И павианы это помнят. Водопой в Африке – это игра с высокими ставками. Наблюдая ее, мы, давно перешедшие на шепот, вообще замолчали.

Павианы и крокодилы замерли друг против друга, разделенные границей воды и воздуха. Крокодилов как бы не видно, и обезьяны им как бы охотно верят. Вожак осторожно подошел к воде первым, осмотрелся и быстро сделал глоток. Снова осмотрелся, снова глоток. Отошел. Подошел опять. Попил, отошел. На то же место подошел следующий. Все они по очереди, вдвоем, максимум втроем пили в одном и том же месте отмели, где перед береговой линией из воды торчат большие камни, вдающиеся с берега клином. Крокодилам в этом месте внезапно напасть невозможно. Они смотрят, как приматы пьют их воду, и пытаются как—то приблизиться к берегу, обойдя эти камни стороной. Они двигались плавно, не морща гладь воды, но с лодки их можно было различить по глазам и самому кончику носов.

Павианий молодняк напился и расшалился. Они с такой беспечностью возились на берегу, что сразу захотелось стать павианом. Вот один малыш подошел к воде в опасном месте – вне зоны камней, и тут же получил от матери оплеуху. В этой игре я, естественно, болел за наших, то есть за приматов, и сегодня никого не сожрали. Наши победили.

Ньямудзила среди нас
По дороге обратно мы поймали рыбу. Огромную рыбу tiger-fish, и мы решили ее съесть. Вообще, судя по всему, ей в голову должны были придти аналогичные мысли, когда она кружила под нашей лодкой и пробовала приманку. А когда она ее рванула и потянула, то первые секунды наверняка торжествовала – попались! Но нас было больше.

Придя в ресторан к ужину, мы попросили повара, которого звали, кажется, Ньямудзила, зажарить тайгера. И вот мы сидим и ждем. Уже съели все салаты, все выпили, а рыбы нет, и сам Ньямудзила куда-то пропал. Пора искать.

– Сэр, – обращаемся мы к администратору, – как нам увидеть господина Ньямудзилу?

– Я сожалею, сэр, но господина с таким странным именем нет среди наших сотрудников, и, боюсь, его нет вообще.

Вот это номер! Некто проник в ресторан, прикинулся поваром, чтобы украсть нашу рыбу?

– Но как же так? Мы лично знаем господина Ньямудзилу. Еще недавно он был среди нас...

– Да нет же, сэр, я очень сожалею, но я администратор, и я не знаю никакого Ньямудзилу.

– Но, может быть, он недавно работает?

– Постойте. Ища Ньямудзилу, вы имеете в виду господина Мунарадзи?

Тут подбежал Ньямудзила, он же Мунарадзи, он же повар:

– Господа! Рыба подана!

Ох уж эти африканские имена... Трудны они и колоритны. А рыба – калорийна. Алкоголь ласково плескался в наших желудках.

Плывущие над саванной
Утром мы отправились в гости в племя дандаво, обитавшее по соседству с нашим лоджем. Идея пойти к ним в гости пришла спонтанно, и наш визит был им как снег на голову.

Интересно сложилась судьба целых племен аборигенов ушедших под воду территорий. До потопа люди племен нематомбо, мусамбока-ума, магава, дандаво были охотниками и собирателями. И вот их переселили. Но не все прижились на новых землях. Люди дандаво, какое-то время помучавшись ностальгией, вернулись жить на берег Карибы. А чтобы было на что жить, они всем племенем из охотников переквалифицировались в рыбаков. Теперь люди дандаво – рыбаки. Теперь они снова охотятся, только не на зверей и птиц, а на рыб, которых, кстати сказать, согласно своим мифам, всегда почитали как птиц подводного мира. «Всемирный потоп» вернул их в допотопное мифологическое время, когда не было земли, а боги и герои плавали по мировому океану в своих небесных лодках.

Небогато они живут. Но вот что—то тянуло нас к ним. Уж не желание ли почувствовать и свою лодку не чуждой небу?

Автор благодарит Совет по туризму Зимбабве, посольство Российской Федерации в Зимбабве и PR-агентство «Мастерская PR» за организацию путешествия.

Константин Банников
№ 40 29.10.2002 "Иностранец"